Не светла. Скоро будет тепло, каждое лето я встречаю особенным одиночеством - время покупать вишневый сок. Что более мужественно - уйти или жить дальше? Нельзя сравнить, ибо выбор ограничивает самим собой. Что я могу сделать для других, если даже в себе самом я несчастлив? Нет, я счастлива, покуда не начинаю желать чужого. Чужой любви, в основном (избави от пафоса, но как-о так и есть). А дальше... Понимаю, что наши ограничения (мои, твои сейчас и здесь) скорее добровольны и объективны, чем. Для чего я все это делаю? Надстройки, фантомы боли, сердечной, психологической. Дрожь предчувствия, все дела. Зачем я здесь? Моя трусость в том, что я боюсь идти дальше. Пока есть силы. Нам проще пожертвовать собой, чем вставать по утрам, правда? Я знаю, в чем суть жертвы и не хочу к этому прибегать. Может быть, ты успокоишься, океан мой. Может быть, когда-нибудь ты сам придешь за мной.
Может, мне просто нужно привыкнуть и не ждать чего-то, что я жду все время. Или.
К имени все привязано разом. На расстоянии действуют законы притяжения, пахнет горячими семенами, и потом обвинения и ложью, которые нужно прятать. Прощай, каждый раз я делаю только хуже. Прощай, каждый раз я становлюсь все глупей. Как мне нужно время - время тишины. Ухожу из одной точки и сразу проявляюсь в других.
Прощай.
Я смеялась над собой, но слова мои были правдой: ничего не жди, всегда возвращайся.
Одновременно больно и все равно. Я уподобляюсь тебе - ты не читаешь, ты не смотришь, ты не следишь. Я исхожу до центральной нити вместо стержня - ты избираешь других. Мне больно не от выбора, а от глупости и жесткости всего этого. Но вера моя крепка и в ней меня нет. Нет, больно. Я полощу слова, сплевывая, но слюна набирается снова. Не потому, что я все еще так сильно привязана - ты рубишь широко, ты мстишь за собственное прошлое, не давая мне будущего ни на дюйм взять с собой, показать тебе будущее. Я устаю, у меня достаточно мелочи на плечах, у тебя - мои вещи, которые я не хотела отдавать. А сердце мое ты мнешь и пинаешь, хотя говорил, что боли не хочешь. Щит из молчания, копье из слов. Но разве могу я вот так оставить тебя?
Тело делает странные вещи. Желания просты, желания хороши, но путь к ним - стекло, галька и розовые лепестки. Кто поддержит тебя, когда сам ты в себе сомневаешься? Стоит мне успокоится и я не знаю, где граница. И не могу нести это крестом - только радостью. Оба мы с тобой суеверны и легки, оба хотим свободы, связанной доверием. Близости, разбитой на части, находится далеко и ощущать. Это здорово, это тяжело. Едва ли что-то сможет доказать тебе. Да, я могу отпустить тебя, но не оставить. Да, мне тяжело ждать, но главная проблема - это я сама. Но знаю, но принимаю.
Конечно, я боюсь. Но в большей степени за тебя, чем тебя самого.
(Виделись мне младенцы и отказы. Я открывала склонности и скрывалась под страхом. Ты делаешь меня лучше - в этом-то вся беда).
Я особо ничего и не скрываю, иначе все это мне выходит каким-то неприличным склизлым боком. А так - вовсе нехорошо. И писать статьи толком не могу, да и с людьми разговаривать. Напустишь флеру - пометишь территорию. А иначе вроде как и жить не умею. А все это о том, что нельзя оставлять все напоследок и также не следует пытаться выбраться из собственного дерьма, не окончив акт дефекации. Нет смирения - оттуда и придирки, и страх, и вящая это непрощательность, которую выдаешь за игру в назидание - и поняла я, что слова мои ничего не могут, лишь раздуваться мыльным пузырем да плодить иллюзии. И честно также не особо честна. Известно, что я, в бреду и розовом мыле, каждому встречному признаюсь в великом (возьму тебя любым, человече, лишь бы взять), а самим им не хочу давать самого простого из того, что им нужно. Убиться, но достать вожделенный подарок? Боюсь, не про меня. Уговорить себя, что придумаю подарок получше? Похоже.
Путаная, медленная, никчемная. Но все не так. Просто я правда умею обижаться. Наверно, даже не так: не умею, но практикую. "В чем смысл вести дневник, если ты боишься что-либо делать". Я все еще боюсь. Пей - ври.
Воодушевление потока.И это состояние настолько прекрасно и продуктивно, что по логике платы должно изнашивать существо. Но все еще верит память, что есть вещи, которые не используют тебя. Не будучи вещью. Выдохлась как-то. Как газировка, а не как бегун.
В маршрутках отворачиваю голову, питаюсь этими слезами будто - и стыдно, и идет новая волна. Амбиции накладываются: никто ничего не должен, никто ничего не получает. Спасаюсь тем, что из-за слабости и глупости своей... Не спасаюсь. Все.
Теперь мои сны сводятся к перечислению касаний, к ожиданию, к незаполненности рабочих объемов. Прячется везде полнота, ибо то, что есть во мне - избыточность без развития и достойных результатов. Может, потому что неуверенность сменяется настойчивостью - ограничения в каждом дне ни к чему не приводят, за обязательствами отмеряешь себе больше времени, чем действительно можешь и все-таки я нуждаюсь в пеших переходах. С концентрацией дела плохи, разжиженные мозги выливаются хнычущим настроением. Много чем доволен в процессе, мало чем - в итоге, забываюсь по завершению.
...это было прекрасно и прекрасно каждый раз, но мне стоит молчать.
Болезнь продолжает странные сны. Безразличие борется с физической тоской, но сейчас я достаточно отгорожен для того, чтобы думать о саморазвитии больше, чем о нежности. Люблю сентябрь, не люблю простуды.
Кожа утолщается - прошлые крючки уже не цепляют, но столько опасностей вокруг...
Помимо всепроникающий тонких соломенных укреплений, король мой обретает лицо. Но. Будущее неясно и пугает. Я скорее должен делать, однако жду. Примириться с самим собой не так просто только из-за несоответствия. Но можно привыкнуть. Сладость везде, в лице краснота, в теле неловкость.
Я проверяю и сердце мое спокойно. Все самые особенные и необыкновенные, я их люблю, мне приятно и тепло, меня тянет, я хочу быть нежным, но чаще - бессмысленные разговоры, бессмысленное молчание. Но чаще я бываю счастлив. Нужно ли еще что-то? Очень много еще. Много снов.Много всего хорошего.
Сегодня: я не помню, зачем машине нужны педали, поэтому торможу, отпуская педаль газа и по инерции дальше. Меня забирают в каокй-то вагон, там пытаются научить уму-разуму. А до этого я был в чем-то средне между нашей первой машиной и синим седаном. А потом я шла уже пешком далеко куда-то и по дороге встретила Владимира. Смешно так. Солнце закатное, какие-то вещи.
Такая штука: сегодня я проснулась в восемь. А потом мне стало снится, что я проснулась. Что человек, колено его, просьба оставить ночевать девушку, которая заблудилась в соленых озерах. Легкая кастрюля, двоение, размножение и братство. Забавно и без тоски.
Речь идет трудно, письменность едва ли легче. Я хоть и говорю, что в город не влюблена и не скучаю, но там было привольно, как в знакомой шкуре. Эру-сан. Я по-прежнему ничего не знаю, но в этом печали нет. Пусть.
Веселей: тут прохлада в закрытых окнах, так как на стенах почти всюду появились шайтан-машины. Изо рта несет редисом, летают мошки, пытаемся наскрести в себе сил на путешествия. Ух, я хочу много, но какая-то немыслимая инерция. С момента образования первого омута я стала вовсе неприятна себе - успокаивающая фиксация на объекте иллюзорна до крайности. В этом есть что-то не то. Пожалуй только сны стоит записывать.