Теряю сноровку. Дождь прошел, теперь в воздухе много воды, я теряюсь свою невидимость, раздражаю Искандера все время - но мне просто надоело ломаться. И тяжелее прочего - не желают жить, выбрав для себя что-то. Нужно непременно захватывать новые территории - неприятно. Уважение - это почва.
Вся эта запеченная красота - в приливах краски, в яичной чистоте щек, кажется мне страшной и неживой. Даже если играет её лицо, я не могу поверить ему. Должна доля безобразного. Но что мне говорить об этом (спотыкаюсь, ударяюсь о слово - лето перевалило за половину, это значит - что?) Невежественность и уходит и приходит с дождем. Мне чуть легче.
Сегодня я сначала спорила и не хотела проходить какое-то обследование, все выясняя подробности, что да зачем оно - подозрительно, все же. Нас было трое. После я периодически была собой, каким-то низкий мужчиной-магом, воплощавшим по большей части воздух, невидимость, а потом и все остальное - бегали по снежному лесу, пытаясь меня поймать, потом отчего-то сменил сторону и мы ( как мужчина) договорились с карликом в красном колпаке с бубенчиками о чем-то вроде дуэли. Точка зрения все время перескакивала, там была женщина, вроде как мужчины-меня возлюбленная, но одновременно я ревновала к ней. Потом открылись ворота и он пришел. На выбор указывал предметы и это были части испытания - после шпаги и наручных часов я кивнул(а) на шпагу, но вместо меня вышла эта дама в накидке на голове и танцевала-сражалась с противником. Победила. Я, застыв у какой-то колонны, получила в подарок от мага складную пилочку, которой сражалась дама. Он отчего-то стал молодым. ( да, вроде он был единственным настоящим, а кровь ему подобных собирали и переливали - выявление таких происходило как раз на обследовании, поэтому я так хотела сбежать). Дальше была очередь времени - говорят, суть того - прогулка по холоду.( Антагонист вроде как огненный чародей, и, ожидая его, мы сидели в холодном зале, потому что когда он появится, сможет сам разжечь огонь) Множество сидящих в зале собрались вместе с магом, взявшим только посох. В основном пары. Когда я спрашивала, могу ли пройти с ними, мужчина отвечал мне, считая глаза, что-о невспоминающееся с "13" и "звезды". Я вышла наружу, почувствовать невысокие каблуки, потому что привычка ступней подворачиваться перешла и в сон, нужно было снять обувь, хотя он была мягкая и вполне удобная - вышла босиком на снег( дальше пропадает ощущение наличие стоп вообще), а прочие пары в дубленках скользили мимо широким шагом, будто на коньках. Снег был рыхлый и не таял, как будто ненастоящий, я сделала пару шагом и начали вылетать листы, ложась вверх белой стороной - я подбирала их и читала. Пришла мама и разбудила, после чего я все пыталась вернуться - как будто помнишь, что написано. и создавая как за стеклом снежные вихорьки, для того, чтобы назвать антагониста Румпельштильцхеном.
Замки и волшебные палочки, рушащиеся каменные стены - мы оказываемся бабочками и жуками из капсулы, похожей на сточную трубу. Мальчик торгуется с нами, я выгуливаю внезапно крылатую собаку и пытаюсь сбежать.
Сегодня снова - сижу на подоконнике, кто-то темный и низкий тянет меня танцевать (он смеющийся, юный и приятный, вечно обнимает за плечи, то не дотягиваясь, то охватывая всю). Снаружи снег, в него человек вмерз, я по контуру разламываю ледяную окружность и выношу его на руках. Позже все скомкано. До окна сижу в чьем-то кабинете, пытаясь привлечь внимание.
Как обычно, объясняю все тремя рукавами, сны продолжают обычную линейку и сплю раз по шесть на дню с недолгими погружениями. Жара, внизу - агрессивная купальская молодежь и . То, что не открывается близким - я и правда скрываю больше прочих. Но до поры. В профессиональном, личном и метафизическом плане все вон из рук. Дурачество.
Сегодня было спокойней, вроде. Мы снова танцевали в довольно небольшом помещении, являющимся функционально спальней, но там нас, согласно обычаю снов, было довольно много. Тревожила мысль, что нужно сдавать латынь, я ничего не знаю и не готовлюсь, но ною, что честная, поэтому вычурные штуковины для шпаргалок просто не беру из рук старших женщин. Было что-то еще, снова хватала за руки высоких светловолосых мужчин (на эту тему у меня почти безусловная защелка - совсем довела собственное восприятие отсутствием всего нормального и здорового), пыталась вспомнить имя, практически одолела - кроме абсолютного убеждения в предыдущих встречах сохранилось, правда, почти ничего. Физически осознанных ощущений почти нет - нужно работать. В итоге отпустила его с Кейт. Много воды - ванные и полотенца. //Мне не нравится любое "нужно" и "следует". Тем прочнее неприязнь эта, чем я старше. Симптоматично, в общем. Жди и желай всем счастья. И работай - а то так ни одного золотого льва.
Смотрю "Эксперименты Лейн". В снах снова какая-то чехарда. Школа, волшебник, за которого я держусь и разговариваю. Из здания нас просят уходить к восьми, потому что женщина еще должна убрать зеленую жиду-слизь. Дракон, русалки - но помню плохо. Итог - оцениваю, что есть люди, с которыми мне хорошо, но и без них не ломко. Наверно, так лучше всего.
Да, рацио мое ревнует, но поскольку интеллект еще в недостаточно рабочем состоянии, все это пустое. Нужно начинать, девочка. Когда там День Независимости США?..
Днем была та же волынка. Кто-то вроде Пуаро, плюс красивая высокая женщина. Подъезжаем к дому, складываем в багажник собачий скелет, куски плоти - так, мягкая и плотная нарезка, но чуть испорченная. Я только смотрю. Они уходят внутрь, я запираюсь в машине и стараюсь закрыть багажник, потому что маленькая девочка с косичками в свете фар несет мне поднос с напитком. Итог: я оставляю своих спутников, потом разговариваю, куда-то направляясь с этим скелетом гончей, которого, разумеется, никто не видит, кроме меня и еще одного мужчины. Ту женщину, кажется, нельзя было оставлять. Чушь и сладострастие.
Попутно: я непозволительно много сплю и унываю, счастье от чужого счастия почти не зависит - трудно, все-таки, быть ограниченной одним объектом - я рада, что сейчас появилось время от него отвыкнуть.
И да - всякая нелепица, если кажется правдивой, может быть принята. Искренность разговора - верьте в своих динозавров. Чувств.
Снились мне сегодня деревянные и чешуйчатые. Деревянным девушкам я пыталась уместить в запястье ореховую скорлупу, но подходила она не всем. Чешуйчатый допытывался, где моя третья нога. Просыпаться из последнего витка не хотелось, оттого, что, крайней ветреная обычно, в снах я наблюдаю внезапно возникающие ориентиры, складывающиеся вдали от основного спокойного "спастись" в сформированный образ. Он приятен, поскольку здесь вполне удовлетворяется потребность во внимании.
Да закругления был лабиринт с пластиковыми потрепанными дверями (узостью напоминает "Вектор" и три степени его защиты при работе с вирусами), на крайней правой было написано что-то вроде: "здесь выход, но очень долгий". Мы с моей спутницей решили не сворачивать и после довольно сжатого сознанием путешествия оказались на балконе. (Память эту среду хранить, как и все прочие мотивы такого рода снов). По левую руку там была читающая девушка, шел снег, облака формой напоминали оладьи и были отмечены буквами М на каждом. Нужно было выбираться. Только я не помню, но был поезд и свет, мы бежали между сходящихся путей, для которых должны существовать стрелки. В итоге вернулись к магазину, от которого все начиналось - оставленная мной блондинка и череда неопределенных до конца лиц стали уже деревянными и чешуйчатыми.
Определенность такова: я рада за счастливых, и все же о себе забыть не могу. Слишком рано включается задний ход.
Мне все кажется, что я старший, и должна широко разводить руками, но что же я делаю? - комком выворачиваешься, ершишься, занимая много место, сама из складок лезешь тестом, ничегоничегоничего. Верить? Не то, чтобы, но ведь ты.?
Опаздываю, возвращаясь другой дорогой, соседка открывает мне дверь и вытягивает вперед руки: беги, беги - я покачиваюсь, снимая сапоги, остаюсь. Теперь – куда торопиться? Небо похоже на скатанные рулоны обоев – такой рисунок был в углу Комнаты: папа до сих пор при любом удобном случае предлагает повесить шторы, чтобы никто никому не мешал – но я оттуда помню стеснение и неловкость, радость от прерванного затворничества, ночные разговоры и леопардовый плед. Страхи, которые наматываешь на себя как кокон, разрываешь его светлым кольцом и желаешь, перед темными тенями балкона каждую ночь, чтобы все были счастливы, но боишься и даже ненавидишь с ростом своего тела человека на соседней кровати. Сначала важно быть отдельной единицей, позже – причастным к целому. Потому, когда мы вшестером вповалку спим на полу без пледа с открытым окном – это хорошо, а когда ты должен ограничивать собственный мир рамками пары метров – неприятно и плохо. Теснота внешняя давит на меня тем, что мной внутренний зверинец соединен с настоящим миром ограниченным, узким переходом: у него крепкие стены и почти нет потолка. Даже когда я пыталась ходить во сне (по рецепту, с переносом предметов и разглядыванием рук), я видела тот же коридор – три двери в конце и вода понизу: текущий ручей и каменные кочки плитки, по который я прохожу от места появления до входа (и меня всегда тянет прямо, хоть в инструкциях ясно сказано, что женщинам положено сворачивать). Каждое мной выбранное для кого-то имя – маяк ошибки. Я пытаюсь навязать тебе непривычный ярлык, обзывая Белым Кроликом, и спрашиваю на то твоего позволения. Обычно люди выбирают сами, а я просто говорю: в конце, когда образ будет завязан в моей голове крепко, я тебе не только расскажу сказку, но и накормлю красными ягодами. Никто еще не знал моих сказок. Сесть и открыть то, что становится наполнением для консервы головы, не дает мне не только отсутствие особенного ножа, но и робость и очевидная тусклость и неясность всех переходов и аргументов. Конечно, желаю, чтобы спрашивали, но где найти смельчака? Не писать много оттого, что слова есть содержание большего и при передаче иным слогом я потеряюсь совсем: на том же обратном пути за потерянной вещью (я до чудокаватости изъяснений не люблю повторяться) отмечаю, что, даже уговори я всех принять смену моего русла, сама себя не смогу убедить делать все правильно: все более начинает не хватать времени: мне всегда нужны половины, половины и возможность делить еще на большее количество частей. Но маслом заливает все мое тесто, оно неопрятным куском плавает по столу и везде – пропажа ценных продуктов, я думаю о том, что плохо учиться вдохновению, ибо подобное невозможно (для меня, здесь) и плохо говорить, что если на бумаге написано мое имя, то это я и есть. Бумага терпит, терпит, и я не вижу, хотя и нужно представить, как лопается напряженная её суть, и чернила, и все марающее уходит наружу. Не столько душа тех, кого порой называют –ками, но и сила направлений: вперед и вверх. Все выражения со временем становятся мантрой, я себе отвечаю и открываю Юкс (потрясающее удобное она выбрала имя, потому я не стремлюсь узнать того, что указано в развороте документов), что хочу быть писателем и музыкантом и она спрашивает простое: А Вы умеете? Не найти ответа, хотя он ясен. Пока здесь главное – что – и я свое что ощущаю утвердительным, хотя и не могу привести доказательств и все равно из необходимого ждешь лишь пинка , толчка и удара: глупые верят, что их встряхнет, но нам доказывают, что нужно упорство или что возможны чудеса. Думаю, дело в том, что люди получают то, что хотят, но не так, как хотят, и потому оно выходит не тем, я сейчас снова превращаю тему в жгут, потому что она меня не отпускает: как идти по улице и искать урну, но, заметив её, думать о том, что ты разлюбила Гумилева (невозможно) и что в сознании лежит маска к имени того, в кого влюблена – в ней находишь черты общие и они тебе неприятны – неужели одного имени тебе хватит на жизнь. Нет, не прыгаю и не хватаюсь за голову – все же ощущаю в себе больше тяжелой воды, чем воздуха, потому мне необходима игла – идти, оставляя ручей позади (с возрастом сомнения и знания причин все более неприятны), туже затягивая глаза. Порой я думаю, что нужно быть один день пожить в темноте. Хотя бы. Как многие люди с не слишком хорошим зрением, множественную красоту окружающего воспринимаем в основном доходчивом слое без анализа как раз через глаза. Так мой рот растягивает солнце, стоящее по утра по правую руку и светофор цвета травы, лампы накаливания над масляной пленкой супа и спешащего рубина в диагонали. В своем я не люблю сюжеты и потому имею одну мечту: научиться показывать. Семьсот пятьдесят шесть слов.
Говорить с мужчинами о их женщинах. И я, вечно желавшая быть сначала человеком, теперь каюсь в собственном неравновесии. Я плохой и как-то рецессивно бесполый. Мало того, что нет у меня ловушек, о которых знают и в которые идут, так каменный мой берег еще сточен шершавым языком. Даже не снится.