Крепись, моя влюбленная птичка, чтобы вместо остальных трат заниматься обустройством мест: так уж вышло, что проницаемость различных пустот выдает различные значения, во всем объеме, занятом тобой (формальные фразы в иных контекстах куда как более поэтичны), разливается вторая половина неги - ломота и беспричинная усталость. Голос с первого ряда полон, но руками стоит дрожать ради поддержания тайны (мне так и не узнать причин, по которым они поддерживают мою заведомо бессмысленную канву, так как желания быть пойманным сродни неиспытанным поцелуям), и оттого никто не может поклясться ни в невинности твоей, ни в духовной чистоте. Ты из тех. с которыми "сразу ясно", но открыть тему за двумя этими словами нечем, и код описания становится длиннее, заносит на левый бок, ты замечаешь взгляды из косых глаз, счастливых людей на костылях и ходулях (забавно, как одна вещь является показателем и немощи, и силы), всех светловолосых. Ты подбираешь листья, что бледнее прочих, с жадностью прижимаешься невидимым к зеленой (октябрь!) листве, которая на контрасте еще чудесней свежа и готовишься переболеть, перебороть, перестать, формировать привычки за три недели и слушаться правильных советов, кто бы и как бы не произнес их. Картина маслом - полуслепая, руками творишь рамку для _надежда_ будущих рисунков, которые исполнятся. Чуешь, что нетрудно выйти на улицу и заново учиться искусствам, потому что теперь ты почти можешь безопасно задавать вопросы наружу.
Но - до любви тебе далеко. Все теперь содержится в теле, а оно слишком падко на возможные виды воды, твоя раздвоенная ивовая ветка указывает на любого мужчину. Возможность здесь дождаться - усиленные ограничения внутри головы. Верность, которой никому нет, и желания оправдываться.
Ты, в мелочах пособствуя тьме, стремишься на запад - и стоит знать, Алеф, как на самом деле тебя зовут.