Нужно не быть одним из, а выходить наружу, выясняя степень определенности: знание, которым дается поверхность вареного яйца, полог, натянутый между скругленными краями, движения вперед и назад – ритмичность основного действа, даже когда о нем ничего не знаешь – выпрямляться, чтобы упасть, замирать, чтобы двигаться дальше. Оттого и тревожат слепые толчки, в которых легко угадать пред_знание, неторопливые перемещения, в которых есть понимания невозможности оказаться внутри круга – и ограничение настает не само по себе, а как причина и следствие, как смятая постель после и кошмары листов белых до. Мучение, доведенное до иконографической четкости сюжета, разница в словесном описании и страх узнавать и не быть узнанным, становящийся страхом быть узнанным и не узнавать. Смена происходит и не происходит намеренно, но одному столпу не выдержать всего здесь и я начинаю говорить, потом ускоряюсь, не прибавляя звука – и это кажется сложным, потому что ради чувства мы должны доставлять не столько огня и света, сколько возможной мощности давать выход, ведь одна составляющая всегда не прочнее многих, и голос мой почти стерт, не в чем пожаловать ко двору и на бал: колени подгибаются и руки находят поддержку в корне земли высотой в несколько этажей (мучительно отсутствие лифта не столько процедурой, которая забирает и отнимает, сколько разочарованием и ожиданием, что не переходит в толчок). Изменения должны радовать, но первая в них суть – запоздалая реакция, будь ты всегда готов, не шел бы к тебе сон, но даже теория легокрылых ураганов милостива к нам и не дает узнать все места мир враз.