Юному королю не достается достойной работы, все охота да рыбная ловля в каком-нибудь далеком периферийном лесу . Только собственная кровь иногда напоминает о необходимости делиться светлой милостью с огромным количеством свободных радикалов, привязанных к конкретным телам смутными обещаниями и выжидающим молчанием.
Но у меня в запасе еще много времени, я умею его ждать.
То, что нормально для обычного человека - думать и ставить неоформленное «я» в начало предложения просто для комбинации всех удач - кажется мне дерзостью, непреодолимым капризом, который не имеешь ты сам никакого права исполнить, а только другим перепоручить, чтобы у них вышло ласковое «ты» или «Вы», но заслуженное вне всяких сомнений.
Я не помню, как говорит мой герой, только голос его. Потому что нам друг до друга далеко, и все мои животные страдания направлены на молитвы во спасение и песни о благополучном исходе. Любовь не занимает здесь иного места, кроме ожидания, перевоплощения будущего в лучшее из всех возможных.
Слов начинает не хватать, небо упрямо предгрозовое, с нечеткими краями. Его бросает в жар с периодом меньше получасового, не хватает точности для всего, что задумано, и все находится не на своем месте. Свод вырождается в какой-то монохромный пласт пространства с небольшой толщиной, который не имеет ни малейшего соприкосновения с гравитационными взаимодействиями. Выходит только – хорошо стоять за чьей-то спиной, потому что помимо собственного полукругом закрученного тела ты обретаешь еще и лист чужого естества перед всеми невзгодами. И плохо быть тем, кто кроет. Чужие глаза смотрят будто прямо из перископа кишечника, причудливой системой зеркал выведывают всю подноготную.
Никто из нас ничего не знает.
И добрый юный Король по-прежнему служит своему названному брату, даже не задумываясь, благодаря чему складывается такой ход. Долгие прогулки по лесу, пока погода и работа позволяют, во всем облике его что-то девичье, и жители окрестностей постоянно на него дивятся, когда замечают. Женские голоса, загрубевшие за время пребывания на свежем воздухе за пределами каменной темницы, больше вовсе не напоминают о женщинах – только о силах, живущих внутри земли. Они похожи на мчащиеся стада.
Он не слышит женщин.
Едва ли он вообще когда-либо знал их, но так как его время практически догнало половину трех десятков, наступает пора перешептываний и шуток, обращенных в тоскливое и туманное будущее, потому что только там он перестает быть ребенком. Он так неуклюж и нескладен сейчас, что лишь старик, проводящий все свое время в убежище под массивным камнем за весьма сомнительными делами и играми, способен им интересоваться. Не знаю уж, зачем им обоим понадобилось это сотрудничество, вызывающее только обильные сплетни и догадки о настоящем существе их личностей, но иначе совершенно невозможно представить этих историй.
В окрестностях вотчины Артура пары появляются редко. Ночами, особенно ближе к лету, каждая тропинка упоительно горяча и вероломные будущие подснежники особенно мягко устилают землю. Широкая грудь леса вся пропитана ароматами трав, но мой герой всегда смотрит наперед, потому чувственные удовольствия желанны для него, но недостижимы.

С приходом старости все ближе становится одиночество. Женщины печальны и недовольны, сморщены и совсем не умеют изменяться, их бледные лица и невысокие выбритые лбы как таинственные заклинания, но руки, лежащие на плоской подушке, прикрывающей их не родившихся рахитичных призраков и здоровых, румяных детей с нежной кожей пяток, выдают желания и дремлющую силу, превосходящую всякие мужские потуги отдать дань своему предназначению.